«Рыбный четверг» белорусизации.

В советские годы во всех заведениях общепита — столовых, кафе, ресторанах — был введен единый рыбный день — четверг. Тогда кроме традиционных кильки и ржавой селедки в рацион питания населения прочно вошли скумбрия и хек, сайра и минтай и еще множество экзотических тогда названий. В том числе и морепродукты: кальмары, крабы, ламинария...

Нельзя сказать, что нововведения эти были приняты народом на «ура». Но выбора не было — в стремительно растущих городах начал остро ощущаться дефицит мясных продуктов. Поэтому кампания по всеобщей «рыбизации» сопровождалась появлением целых серий анекдотов типа: «встречаются хек — друг народный и стерлядь — б... партийная». (Если кто вспомнил про «иваси — такси», то это уже другая тема из более позднего времени).

Вспомнить об этом пришлось сначала по случайному поводу. На заседании «круглого стола», посвященного проблеме белорусского языка («СБ», 11. 11. 2017), один из партийных политиков заявил: «У мяне есць адзiн дзень ỹ тыднi, калi мы з дачкой карыстаемся толькi беларускай... Чацвер». Сразу представил ситуацию, когда возглавляемая им партия придет к власти. И одним из первых своих декретов введет в стране обязательный единый белорусский день...

О возможных последствиях этой акции нет надобности даже фантазировать. Ведь память народа хранит впечатления о намерениях приблизиться к этой проблеме в прошлом. А это один из признаков того, что за этими шагами, вероятнее всего, скрывалась всемогущая рука КГБ, озабоченного выявлением «националистических элементов».

Один из образцов такого творчества представляет возможный визит Сталина в Минск. Увидев вывеску «Хлеб» на магазине, вождь поинтересовался, как это звучит на белорусском. «Хлеб» - был ответ. «А молоко?» . «То же самое». «А ж...а?». Услышав ответ, вождь задумался и промолвил: «Так из-за этого нам надо вводить белорусский язык?».

Но вот другая, уже реальная ситуация свидетелем которой был автор. В начале 70-х годов в офицерской среде Белорусского военного округа стали распространяться слухи о возможном переводе армейской службы на белорусский язык. Помню, как зубоскалили на этот счет молодые офицеры 120-й гвардейской Рогачевской дивизии: «Так как же будет на белорусском команда «Равняйсь!». « - Наверно, «шнуркуйся!» ха-ха»...

Словом, идея противостояния «опасным националистическим вывихам» упала на благодатную почву. Ментальность советского лейтенанта, выпущенного из училища в твердой уверенности, что «меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют», давала свои плоды. Сегодня — Минск, а завтра — Одесса, потом — Камчатка... Какой в этих условиях может быть белорусский язык? Такой образ мысли был характерен и для многих групп «штатского» населения.

О том, что проблема существует и продолжает обостряться, уже тогда емко высказался один из лидеров общественного мнения: «Республика, у которой нет своего языка, своей культуры становится похожей на заготконтору». Насколько же возрастает актуальность задачи белорусизации в условиях суверенного государства, стремящегося занять «свой пачэсны пасад мiж народамi!»

Пути решения задачи могут быть разные. В том числе и административные вроде того, что упомянут в начале. Но первостепенного внимания заслуживают те из них, которые уже испробованы на практике, хотя бы непроизвольно.

И здесь память вновь подсказывает впечатления детско-отроческих времен, прошедших на родной Туровщине. Припятское Полесье 50-х — начала 60-х годов. Белорусско — украинское порубежье. А в 30 километрах к западу старая польская граница. На каком языке разговаривали эти люди? (некоторые старожилы продолжают и поныне). Ни ученые-филологи, ни знаменитый «Тураускi слоунiк» не дадут однозначного ответа на этот вопрос. Только и остается ссылаться на легендарных ятвягов, которых кое-кто пытается сегодня возродить.

Но тут дело еще и в другом. Припятская низменность в те годы весной — настоящее море, в котором словно островки плавают деревни. Сообщение между ними — только на лодках.

Половина лета, осень — распутица с труднопроходимыми болотами между населенными пунктами. Естественная ограниченность контактов между людьми неизбежно сказалась на их языке. У каждой деревни свой диалект.

Хорошо помню, как мы смеялись над сверстниками, которые переходили в нашу среднюю школу из начальных школ в окрестных деревнях (сам из такой) из-за их, на наш взгляд, странного выговора.

Потом история повторялась, когда школьные ряды пополняли выпускники семилеток. А туровцев, например, из-за их характерного произношения попросту дразнили: «машок-вароука» (мешок-веревка). Но все это не мешало в школе сравнительно быстро осваивать нормы литературного белорусского языка, с интересом читать отечественную классику. А в Турове, который в ту пору был райцентром, работали 2 школы — белорусская и русская. И своими успехами гремела как раз белорусская.

Сегодня ситуация на Полесье (как и везде) в принципе иная. Но что же стало причиной наиболее фундаментальных перемен? Это, прежде всего, экономические процессы. Если говорить конкретно о Припятском Полесье, то решающую роль сыграла мелиорация и ирригация — осушение болот и регулирование стока рек. Не будем касаться несомненных негативных последствий этих грандиозных работ. Причина их скорее не в том, что делалось, а в том, как делалось.

Но была и другая сторона. Назовем ее культурно-интеграционной. Осушительные каналы и водохранилища, заградительные дамбы и мосты способствовали устройству улучшенных дорог, постоянного транспортного сообщения, просто человеческим контактам. И, конечно, развитию языка, как средства взаимопонимания.

Тут, правда, возникает другой вопрос. А как случилось, что процесс этот привел к «трасянке», весьма далекой от норм литературного языка? Будь то «наркомовка», «тарашкевица» или еще что. Между прочим, ответ частично кроется и в рассказанной здесь истории. Но в целом это самостоятельная тема, требующая отдельного разговора.

Здесь же хочу подчеркнуть: если что-то возможно сделать в принципе, то прежде всего на фундаменте экономики, через хозяйственные процессы. С которыми в системном взаимодействии окажутся меры правового, культурно-воспитательного, образовательного характера.

И административного — тоже. Кстати, введение всеобщего рыбного дня спустя много десятилетий вызывает не только негативные эмоции. Все-таки тогда в нашу жизнь вошли не только новые продукты питания, но и новые ощущения, представления о мире и его возможностях. И вообще, как утверждают специалисты, рыба, морепродукты, богатые фосфором, очень полезны для мозгов. А они нашему обществу, находящемуся на ответственном этапе развития, крайне необходимы.

Владимир Верин.