Тобольск. «О, Русь, взмахни крылами!»

(Миф о советском человеке).

фото: gelio.livejournal.com

Тобольск пошел на взлет.

 

Сохранился исторический снимок. На нем — Сергей Есенин, читающий свои стихи на открытии памятника Алексею Кольцову в Москве 3 сентября 1918 года. Тогда и прозвучали впервые в исполнении автора вдохновенные строки: «О, Русь, взмахни крылами!..»

Совсем недавно случился повод вспомнить эти слова. В новостях прошла информация: Владимир Путин посетил Тобольск и поздравил строителей и эксплуатационников Тобольского нефтеперерабатывающего комплекса с выводом на полную мощность уникального производства полиэтилена и пропилена на основе глубокой переработки попутного газа.

В телевизионном сюжете приводилось множество цифр и фактов, потрясающих воображение. Среди них, в частности, сообщалось о том, что в результате осуществления проекта Россия в разы увеличивает выпуск востребованного в мире материала и из его импортера превращается в экспортера. Только непосредственно производственный потенциал возрастает на 17 тысяч рабочих мест. А по уровню социально-бытового развития Тобольск перемещается с 63-го места в России на 16-е.

 

Маршрут длиной в 45 лет.

 

Не было в сообщении только одной информации, важной на взгляд автора. О том, что вся эта история начиналась 45 лет назад — в СССР. И, соответственно, в основе нынешнего события, как и многих других «подвигов» суверенной России лежит мощный потенциал Советского государства. Именно тогда автору этого текста довелось быть некоторое время причастным к реализации этого грандиозного индустриального замысла — создания Тобольского НПК. «По решению партии и правительства» – как было принято писать тогда.

Строго говоря, в этом решении проектов было два. Как и крыльев у чудесной птицы по имени Русь в есенинском стихотворении, написанном на заре Советской власти. Другим «крылом» был Томск, где планировалось сооружение еще одного гиганта нефтехимии.

Именно тогда в жизни автора сложились обстоятельства, отягощенные «квартирным вопросом», которые привели к решению, как пишут в плохих романах, «перевернуть страницу жизни» и начать трудовую биографию сначала. И на новом месте. Так на жизненном горизонте возник Тобольск. К тому времени строительство будущего гиганта индустрии было объявлено Всесоюзной ударной комсомольской стройкой.

 

«Пионер» – значит первый.

 

«Были сборы недолги...» Осенью 1976 года я уже стоял в отделе кадров производственного объединения «Тоболпромстройматериалы», которому предстояло возвести пионерную базу НПК. На работу принимали всех — с любой специальностью и без специальности вовсе. Тут же выдавали направление в рабочее общежитие.

Трудиться довелось в бригаде бетонщиков растворного узла на полигоне железобетонных изделий. Сначала пару недель — учеником, затем плотником-бетонщиком 2-го разряда. Попутно получил еще удостоверение стропальщика — специальность совершенно необходимая при работе на полигоне с многотонным мостовым краном, который подавал раствор бетона в огромной емкости – «калоше».

Другие атрибуты профессии — кувалда и лом, необходимые при сборке и разборке металлических форм-опок для заливки бетона. Еще вибраторы с 10-килограммовыми булавами и виброплощадки — для уплотнения растворной массы. Стальная арматура, которую сваривали на соседнем участке. А также обязательная совковая лопата. Как же на советской стройке без совковой лопаты! Прицел у крановщика (гораздо реже — у крановщицы) порой сбивался, особенно — после выходных. Тогда содержимое «калоши» приходилось возвращать в форму с помощью лопат.

 

«Как закалялся бетон».

 

Продукцию выпускали разнообразную: фундаментные блоки, колонны и опорные «подушки» для них, стеновые блоки и панели, плиты перекрытий, оконные перемычки и даже тротуарные плиты. Случались разовые заказы сложных изделий по особым чертежам, к изготовлению которых допускались наиболее опытные.

Такой широкий диапазон продукции во-многом определялся технологией. Наиболее ответственные изделия для получения необходимого качества должны были определенное время выдерживаться в пропарочных камерах при постоянной температуре. За этим строго следил ОТК. Возможности камер были ограничены, поэтому приходилось менять характер работы, чтобы избежать простоев.

Работа в камере в облаке цементного пара считалась вредной. В особенности в сочетании с низкой температурой воздуха. При температуре ниже минус 20 градусов работать на открытом воздухе запрещалось. Это называлось «актированными днями» – в декабре таких набралось около недели. Оплачивали их по среднему показателю от оклада.

Также вредной была работа с вибраторами и виброплощадками. В конце рабочего дня ее последствия было нетрудно заметить невооруженным глазом. За вредность полагалась некоторая денежная компенсация, а также талоны на молоко, которое выдавалось в столовой.

Столь подробно рассказываю обо всем не только потому, что автору дороги воспоминания о пережитом в молодые годы. Главная причина все же в другом. Здесь пытаюсь показать, что на самом деле, на мой взгляд, лежит в основе успехов нынешних «капитанов» и «адмиралов» российской индустрии. И о непосредственной причастности к ним многих нынешних обитателей постсоветского пространства.

 

Школа как отражение большой стройки.

 

Мои «железобетонные университеты» продолжались всего около двух месяцев. Накануне Нового 1977-го года меня пригласили в Тобольский горОНО и предложили перейти на работу в школу — в соответствии с полученным на истфаке Белгосуниверситета дипломом. Вопрос о сохранении места в общежитии был улажен быстро — с помощью одной бумаги в ПО «Тоболпромстройматериалы». Кстати, заметил, что так решались многие вопросы — оперативно и без бюрократических проволочек. Было это особенностью Всесоюзных ударных строек или стилем работы конкретного штаба строительства, подходившего ко всем проблемам комплексно — тема отдельного разговора. Но факт налицо.

Возможно, слова «пионерная база» у многих моих современников вызовут ассоциацию с румянощекой детворой в красных галстуках. Реальность Всесоюзной ударной стройки была все-таки гораздо ближе к «Пионеру» Ф. Купера и к страстям покорителей американского Дикого Запада. «Столица Сибири» – древний Тобольск, в котором до начала большой стройки числились лишь меховая и швейная фабрики, косторезное предприятие народных промыслов да полдюжины других небольших производств, с трудом справлялся с наплывом тысяч новых работников. Коммунальные сети трещали по швам. Нередко отключалось электричество. Зимой в 40-градусный мороз в кранах исчезала вода. Чтобы умыться жильцам общежитий приходилось сливать воду из батарей отопления.

Свои проблемы были в системе образования. Из горОНО меня направили на работу в СШ №4. помню, как директор школы Шустовских сразу предложил мне полторы ставки учебных часов: история, экономическая география, основы государства и права... Все в 8-х классах. И хотя я приступал к работе со второго полугодия, оказалось, что до меня у них никто не вел. Все учителя были загружены до предела — по 2 ставки.

 

Комсомольцы-добровольцы и их наследники.

 

На строительстве НПК сильно выручали «комсомольцы-добровольцы». Конечно, это были не те персонажи известного анекдота, у которых «комсомольский секретарь на вышке с автоматом стоит». Времена были уже другие. В Тобольске тогда находились 2 ИТК. Одна очень крупная, с общим режимом содержания. Оттуда привозили целые бригады расконвоированных, которые трудились на разных объектах стройки.

Много было и бывших «сидельцев», вышедших на свободу по УДО и избравших Тобольск местом постоянного жительства. Они жили в соседних комнатах общежития. Двое работали в бригаде бетонщиков, где довелось начинать мне. Не могу сказать ни одного худого слова о тех из них, с кем пришлось близко столкнуться по жизни и по работе.

Здесь пора перейти к основной задаче текста, которая сформировалась под влиянием упомянутой информации об очередном пуске нового производства на Тобольском НПК. С экрана звучали цифры объемов инвестиций, названия известных промышленных гигантов – «Газпромнефть», «Лукойл», «Сибур», имена их хозяев-миллиардеров... А сознание неотступно сверлил вопрос: в них ли все дело? Разве мало было в истории последних трех десятилетий проектов, которые начинались шумно, «под фанфары», а завершались украденными и спрятанными в зарубежных офшорах миллиардами, арестами и конфискациями? Ведь дело, образно говоря, не в «крыльях», а в том, что или кто ими движет. Есть ли что общее между той Русью, которая, как предвидел поэт, должна ими «взмахнуть», и нынешней, вводящей в строй гиганты нефтехимии?

 

«Плавильный тигль» советской цивилизации.

 

Недавно увидел программу Алексея Пивоварова на российском канале израильского телевидения (РТВИ), посвященную Юрию Гагарину. Завершая передачу, маститый журналист заявил (привожу по памяти):

«Советский эксперимент глобально провалился... Его цель — создать советского человека. Это сделать не удалось. Но удалось сделать Гагарина...»

Не стану уличать автора этого «приговора» в отсутствии элементарной логики. Ведь, по крайней мере одного советского человека — Гагарина — создать удалось! Но дело в том, что глобально ошибается сам Пивоваров. Или попросту лжет по заказу хозяев телеканала.

Советский человек создан! Сегодня, почти полвека спустя после описываемых здесь событий, после того, как осела поднятая ими повседневная муть, стало ясно видно самое главное, самое существенное. Свидетельствую об этом не только как сторонний наблюдатель, но и как участник процесса его создания. А также как его непосредственный продукт.

Вы с пузырями на губах любите рассказывать о том «плавильном тигле», в котором 2-3 столетия назад выплавлялась обожаемая вами американская нация, истребляя и порабощая коренных обитателей континента. Однако в упор не видите не менее результативный процесс формирования советских людей, но уже в созидательном труде, в освоении природных богатств.

 

«Человейник» рабочего общежития.

 

Тобольск в те годы стал местом притяжения множества людей из разных уголков Советского Союза. Своеобразным «зеркалом» этого «человейника» (А. Зиновьев) были рабочие общежития. Кроме строителей в них на соседних койках обитали медработники, учителя, милиционеры, прокуроры и представители других нужных профессий разных национальностей. В одной комнате со мной жили два паренька со Львовщины, работавшие на стройке. Случались и конфликты, порой весьма острые, но разрешавшиеся, как правило, без постороннего вмешательства. Ощущение того, что «мы все в одной лодке», было мощным регулятором отношений внутри сообщества.

Кстати, украинцев среди приезжих было очень много. Помню учителя физкультуры из Запорожья, с которым у меня в школе сложились вполне приятельские отношения. Тысячи километров до Тобольска он преодолел на мотоцикле – «Ковровце». Такие подвиги не совершают в погоне за «длинным рублем». (Сегодня, наблюдая потуги «самостийной» Украины в направлении Запада, вспоминаю этих людей и все больше убеждаюсь: такую «пуповину», связывающую народы, разорвать невозможно).

 

«Гвозди бы делать из этих людей...»

 

Отдельный разговор — об отношении приезжих с местными — тоболяками. Логично ожидать неизбежных противоречий из-за нарушения привычного полусонного уклада провинциального сибирского городка. Разбитые улицы и дороги, постоянное облако пыли от проносящихся многотонных Катерпиллеров» и «Комацу», другой техники (почему-то американских и японских машин на стройке было больше всего). Безусловно, все это вызывало раздражение местных. Однако вовсе не в той степени, как можно было предполагать.

Во-первых, сами тоболяки вовсе не были однородной массой. На поверку среди них обнаруживались представители разных волн миграции. В том числе еще времен царской России.

Во-вторых, значительную часть местных составляли потомки бывших «сидельцев», оставшихся здесь после освобождения на постоянное жительство. Там, за высокими стенами своих узилищ они усваивали суровые уроки «интернационализма поневоле» и передавали эти навыки своим потомкам.

В третьих, развернувшаяся огромная стройка, включавшая школы, больницы, благоустроенное жилье и другие объекты соцкультбыта, придавала их жизни динамику, жизненные перспективы и возможности самореализации.

Все эти и другие сложные и противоречивые факторы и составляли тот питательный бульон, в котором вываривалась новая популяция людей. Всю последующую жизнь сознавал себя участником этого уникального процесса, ощущал его отпечаток в своей судьбе. Но представление о его глубинной сути пришло значительно позже — уже с развалом Советского Союза и, вероятно, под его влиянием.

 

Содержание предвосхищает будущую форму.

 

СССР не стало, а его уникальное создание – советский человек остался. Выражаясь языком философских категорий, возник кризис формы и содержания. И теперь, согласно законам диалектики, уже содержание должно возродить новую форму. Иными словами, советский человек продолжает жить вопреки заклинаниям «могильщиков» различных мастей. Конечно, он мало похож как на идеальный образ, нарисованный в программных документах КПСС, так и на ту модель, которая содержится в библейских заповедях. Но есть главное – его социальный генотип содержит способность сопротивляться обстоятельствам, в отличие от травы, которая гнется в любом направлении под порывами ветра. И сохранять глубинную сущность, состоящую в альтруизме, ощущении общей судьбы, потребности в деятельной ее реализации.

Таков мой очередной позитивный миф — о советском человеке, навеянный неожиданным пересечением времен в одной точке пространства, расположенной у слияния Тобола с Иртышом — в городе Тобольске. Полагаю, что он имеет прямое отношение ко всему постсоветскому пространству. Не в последнюю очередь — к Беларуси. Уверен, в обозримой перспективе субъект мифа будет в той или иной степени определять ход событий и процессов, происходящих в этом пространстве.

Владимир Верин.