Грязные игры взрослых.

(Миф о пацифизме).

История школьника из Нового Уренгоя Николая Десятниченко, его выступление в германском бундестаге, раскололи общественное мнение на постсоветском пространстве. Отношение к войне, к ее участникам и жертвам вновь выдвинуло в центр внимания полузабытое понятие «пацифизм».

Фото с сайта lenta.ru

Случайно на глаза попался «Краткий словарь иностранных слов» за 1952 год, 7-е стереотипное издание. В нем пацифизм - «буржуазное политическое течение, пытающееся внушить трудящимся ложную мысль о возможности обеспечить постоянный мир при сохранении капиталистических отношений и отрывающее борьбу за мир от борьбы против порождающей войны реакционной политики империалистов... Прикрываясь пацифизмом, империалисты, как указывает И. В. Сталин, «преследуют лишь одну цель: обмануть массы звонкими фразами о мире для того, чтобы подготовить новую войну... в этой маскировке — главная опасность пацифизма».

За минувшие 65 лет много воды утекло. Мир кардинально изменился. Оценки пацифизма тоже. Теперь он уже часть глобального миротворческого движения, которое, если верить современным энциклопедиям, охватывает все страны и народы. Надо полагать, что программа, в результате которой школьник из далекого сибирского города оказался на трибуне германского бундестага, - один из потоков этого движения. Так же, как и текст, зачитанный подростком в парламенте. Где гитлеровский ефрейтор Георг Рау, с оружием в руках оказавшийся за тысячи километров от «фатерлянда» на берегах Волги, превратился в «невинную жертву», а подвиг защитников Сталинграда, остановивших «дранг нах Остен», стал «так называемым Сталинградским котлом». В общем, все — и подвиг, и преступление — в духе нынешнего виртуального времени становятся «как бы»... То есть не по-настоящему, а понарошку.

Ну а как же все выглядит реально, по жизни? Или, как сказал бы философ, экзистенциально. Штука в том, что жизнь бесконечно многообразна. Именно такова и ее ключевая проблема — войны и мира. Но суть ее практически не меняется от эпохи к эпохе. Даже если взять период после наполеоновских войн в начале 19-го века, когда родился пацифизм? Что даст, например, сравнение его с серединой века 20-го — временем острого противостояния 2-х социальных систем, когда сформулировано приведенное в начале определение пацифизма?

А может стоит сослаться на рубеж 20-21 веков, когда все это переросло в «массовое миротворческое движение»? Действительно, в последние десятилетия найдется всего 2 — 3 случая официально объявленных войн — где-нибудь в Африке между отдельными странами. А что на деле? Стало ли меньше вооруженных конфликтов, невинно пролитой крови, обездоленных семей и детей-сирот? Более того, спустя более 70 лет после овладения человечеством атомной бомбой стала ли меньше благодаря пацифизму и миротворчеству угроза глобальной ядерной катастрофы?

Вопросы риторические. На них нет ответа общего, единого, абстрактного, который подходил бы всем и каждому. Будь то школьник из сибирского города или, например, автор этих строк. Ответ можно найти, лишь преломляя проблему через призму судьбы, через душу каждого человека, жаждущего истины.

Я родился после войны. Но своим появлением обязан войне. Отец и мать встретились на фронте под блокадным Ленинградом. Отец служил срочную в отдельном батальоне ВНОС (аналог современных ПВО) в Прибалтике. Оттуда с началом войны отступали к Ленинграду. А в 1942 году в критический для страны час, когда из российской глубинки выгребли всех боеспособных мужиков, взялись за женщин. В семье матери без отца росли 4 девки и малолетний брат. Двое из них были призваны в Красную Армию. Сестра попала в санитарный поезд, а мать — прямо на фронт, в батальон ВНОС, где уже служил отец. Так встретились бывший колхозник их белорусского Полесья и недавняя колхозница из Кировской области (Вятка). Прошли всю войну, закончив ее в Восточной Пруссии. После войны возвратились в Беларусь, где создали семью.

Почему так подробно излагаю обстоятельства личной жизни? Во-первых, личная, но не частная. Она отражает судьбу страны. А во-вторых, улавливаю в ней определенную параллель с темой, которая всколыхнула публичное пространство наших стран. Дело в том, что после войны родителям так и не довелось побывать ни в Ленинграде, Гатчине, Петродворце, ни в Калининграде-Кенигсберге, с которыми связаны события их военной молодости. Да и в войну лишь однажды ночью уже после снятия блокады их провезли по затемненным ленинградским улицам.

Зато моя жизнь сложилась так, что неоднократно довелось посещать по разному поводу все эти места. И всякий раз думалось о них старших. И о том, что фактически за них, родителей приходится получать по долговым счетам.

Фото с сайта starbeak.livejournal.com

Много позже, уже после разрушения СССР пришлось посетить Берлин, до которого в 1945-м не дошли отец и мать. Постоял у остатков Берлинской стены, поднялся по ступенькам под стилизованным стеклянным куполом на вершину рейхстага. Кстати, не сомневаюсь, что эти же объекты посещал и уренгойский школьник.

Не знаю, что чувствовал при этом он. Надеюсь, что-то далекое от тех чужих, фальшивых слов, которые он зачитывал в германском парламенте.

Фото с сайта mashapasha.com

Зато хорошо помню собственные ощущения в тот момент. Как будто время сместилось на полвека, послышались звуки канонады, шум боя, обжигающего пламени пожара... А где-то поблизости дотлевают жалкие останки того, кто вознамерился стать властелином мира.

Надо сказать, что поездка та была организована в рамках одной из программ «Взаимопонимание и примирение» для участия в международной конференции. Впрочем, не считая принимающей стороны, участники ее были почти исключительно из Беларуси. То есть «примирение» предполагалось сугубо по национальному признаку. Звучало много замечательных слов в духе «ребята, давайте жить дружно». О том, что прошлое — навсегда перевернутая страница истории. Что лучше сотрудничать, чем соперничать... И предлагались конкретные сценарии такого сотрудничества. В общем, все то, что укладывается в содержание понятий миротворчество, в т.ч. пацифизм.

Чем эта риторика обернулась на деле, сегодня хорошо известно. Моя страна — Беларусь оказалась под режимом санкций с ярлыком «последней диктатуры Европы». Ее легитимные лидеры — в списках «нерукопожатных». С соответствующим поражением в правах экономических, социальных, культурных... Короче, народ наказали за непослушание.

Когда размышляю о причинах такой метаморфозы, вспоминаю все о той же берлинской встрече. Которая оказалась на деле «улицей с односторонним движением». Где сценарии и рекомендации звучали с одной стороны, исходили из одного, конкретного видения мира. Игнорируя возможные другие.

Сегодня понятно: в отношении Беларуси этот сценарий не прошел. Да и не мог пройти. Почему? Причин много. Версии ответа могут быть разные. Моя такова.

Могу лишь предполагать, что сегодня читают, чем увлечены Николай Десятниченко и его сверстники — представители 4-5 послевоенного поколений. Мое поколение — 1-е послевоенное. Хорошо помню книгу из сельской библиотеки - «Нiколi не забудзем!» . Ее толстую, распухшую от сотен прикосновений обложку, черные, замусоленные страницы, на которых порой нельзя было разобрать текст. Это был наш бестселлер — не фэнтези, не приключенческий роман, а книга воспоминаний наших ровесников - детей войны. Тех, кто во время фашистской оккупации чудом уцелел в сожженных гитлеровцами деревнях вместе с их жителями. Кому пришлось пережить ужас концлагерей. Чью кровь буквально пили раненные «невинные» немецкие солдаты. Вот только в «так называемом Сталинградском котле» таких бесплатных доноров взять было уже неоткуда...

Героями наших игр были малолетние участники подполья и партизанского движения, о которых тоже шла речь в книге. С риском для жизни проносили и прятали взрывчатку и боеприпасы, пролезали там, где не могли пройти взрослые, взрывая вражеские эшелоны или добывая разведывательные данные.

И дело не только в книге. Некоторые из этих людей жили среди нас. Так же как и те, кто в оккупации сотрудничал с немцами. Или подозревался в сотрудничестве. Отбыли свои сроки, отсидели, тяжело врастали в послевоенную жизнь. Сегодня таких людей политкорректно величают «коллаборантами». А для взрослых и нас, детей это были «полицаи». И не было оскорбления страшнее, хуже даже чем «немец». Потому что это - «свой фашист». Этот ярлык от взрослых переходил и на их детей. И если во время мальчишеских разборок и обид кто-то бросал это слово, били за него смертным боем, до крови.

Как показало время, на родной земле сохранилась связь поколений. Речь не о целенаправленном взращивании чувства мести, вражды, ненависти. Но о праве жить собственной исторической памятью и извлекать из нее уроки на будущее это право несовместимо с абстрактным универсальным пацифизмом.

К сожалению, так произошло не везде. Наглядные примеры можно обнаружить совсем недалеко от границ Беларуси. И не нужно за ними ехать в далекий Новый Уренгой, который никогда не видел войны и оккупации. В соседней Калининградской области школьники изучают историю Западной Европы и Восточной Пруссии в объеме, который в 3 с лишним раза превышает продолжительность курса истории России. А учитель истории Нивенской школы — выпускник Балтийского федерального университета, надев гитлеровскую униформу, предводительствует отрядами школьников-реконструкторов, которые возрождают «славные операции вермахта». («ЛГ», 2017, №46, С.3).

Словом, современный пацифизм в действии. Который на самом деле представляет собой грязные игры взрослых, предназначенные для детей. Акции «реконструкторов», услужливо подставляемые списки «невинных людей», погибших в так называемом котле», заготовленные учителями немецкого языка тексты выступлений в бундестаге, оплаченные поездки и многое другое — все это правила грязной игры под названием «ползучий реваншизм». Теперь в его прицеле самая уязвимая часть общества — дети. Эффект этой игры особенно впечатляющ в условиях отсутствия государственной идеологии, внятно сформулированной и доступной разным поколениям общества. Тогда образовавшийся вакуум занимает очередной пацифистский миф.

Впрочем, если верить социальным сетям, дело не безнадежно. «Пепел Клааса стучит в сердце» молодежи. Николай Десятниченко побывал на ступенях рейхстага, сфотографировался там со знаменем 150-й дивизии в руках. Надо думать, не только ради обмена селфи с приятелями. И это вселяет надежду.

Владимир Верин.